Блоги с тегом «русский романс»
08 марта 2020, 19:37 Сапонов Михаил Александрович Новый Варламов, не "запетый" Когда-то Мария Батова училась в моём классе (в результате занятий она реконструировала и исполнила вместе с друзьями исторически первую оперу, дошедшую до нашего времени полностью). Теперь она известный специалист и яркая певица. Её особо тонкий и выразительный вокал заново открыл для меня хрупкость и красоту романсов Гурилёва. А Варламова она поёт скоро, этой весной 2020. И вот что она мне об этом написала. Немного раскрою тайну нашей переписки. Итак:
Из письма Марии Батовой М.А. Сапонову накануне её концерта из произведений Александра Егоровича Варламова (1801‒1848).
(концерт БЫЛ НАМЕЧЕН на 14 МАРТА 2020 НО ПЕРЕНЕСЁН ИЗ-ЗА БОЛЕЗНИ ИСПОЛНИТЕЛЕЙ)
Наш концерт «Мир Александра Варламова» будет посвящен только личности и творчеству Александра Егоровича. Честное слово, он это заслужил.
Весь вот этот цикл из трех концертов мне представляется очень важным делом по изничтожению мифотворческих стереотипов.

Хочу пояснить, почему это так важно.
Главный критерий ценности творчества русского композитора, согласно нашим учебникам ─ это близость к русской народной песенности. Чем больше близости к русской народной песенности ─ тем лучше. Не качество музыки. Не мастерство. Ну, так повелось. И ещё прогрессивность. Прогрессивность определялась мнением Стасова или Белинского. Даже вспоминать грустно.

Мы учились по 8-му изданию типового учебника для музыкальных училищ 1983 года издания (консерваторский, новый, еще не был написан).
Для того, чтобы понять, как писались учебники в те годы, достаточно сравнить текст главы о Варламове, написанный автором единственной (и совершенно прекрасной) монографии о нём, Н. Листовой.

Вскользь упоминается его жизнь в Голландии, где он был учителем певчих при посольской церкви в Гааге. Надо специально высчитывать, сколько лет он там прожил. Целых четыре: с 1818 до 1822. Да в таком возрасте, когда год идет за три.

В монографии об этом написано полнее и вдохновеннее. Ведь в Голландии молодой Варламов впервые увидел такое разное море. Там он познакомился со своей невестой. Там он слушал много западных опер. Там слушал европейских певцов, брал уроки пения. Там он дебютировал как певец и гитарист. Его игра на гитаре была столь виртуозна, что на другой день после его выступления брюссельские газеты пестрели восторженными отзывами. В Голландии Варламов учился теории музыки. Повторяю: это совсем молодой человек, сын скромного чиновника, не дворянин, учитель пения ─ без особенной протекции.

И после этого еще кто-то будет называть Варламова "аматёром"? При том, что Глинка тоже занимался самообразованием и тоже брал частные уроки. 🙂

Однако же пассаж из учебника: "В Петербурге Варламов познакомился с Глинкой и принимает деятельное участие в музыкальных вечерах, проходивших в доме у великого композитора. Эти встречи были плодотворны для развития творческих устремлений Варламова".

А дальше интересно. Познакомились они в 1827 году. Глинке было 23 года и, хоть и был он выпускником Благородного пансиона и даже автором романса "Не искушай", но на тот момент работал помощником секретаря Главного управления путей сообщения (целых четыре года работал, и параллельно писал музыку). Варламову было 26, и он занимался только музыкой. Великим композитором Глинка еще не стал, и они были как минимум на равных. Но вот у нас были такие времена, когда нельзя было хоть кого-то сравнивать с Глинкой! "Будущий автор "Ивана Сусанина", да, это будущая заслуга, примерно как "будущая мать гения". Мы смотрим на исходные позиции ─ и я вижу здесь одну из частей советского культурологического мифа.

Именно ему мы обязаны появлением на свет безликих учебников, написанных прекрасными музыковедами, но подчиненных канону, выработавшемуся еще при Сталине.

Когда поколения и поколения музыкантов воспитываются на этом мифе ─ и учат своих учеников ─ возникает ощущение совершеннейшей незначительности таких мастеров, как Варламов. Или Гурилев. Или Алябьев. Они, конечно, миленькие, писали неплохие романсы, и судьбы у них грустные, как и положено угнетенному и униженному человеку при царском режиме. Все, всё под копирку. "Тяготение к народному музыкальному искусству" ─ разве нет этой фразы хоть в одной советской биографии хоть одного композитора? Разве ─ одновременно с советским уничтожением настоящей русской народной песни, все эти кокошники, румяна, и пляски с посвистом на сцене КЗЧ, все эти экспортные "Березки" и хоры ─ разве все это не могло не девальвировать того трепетного чувства, с которым и Варламов, и Гурилев, и Алябьев, и Глинка действительно относились к народной музыке, окружавшей их?

Приходите слушать настоящего Варламова. А не только того, который под оркестр русских народных инструментов по радио "Вдоль по улице метелица метет".

***
Занимаясь "Песнью Офелии" Варламова, невозможно пройти мимо истории русских переводов "Гамлета".
Первые русские переводы пьесы с английского появились сравнительно поздно. В 1828 году был выполнен перевод Михаила Вронченко, талантливейшего, разносторонне образованного человека ─ востоковед, разведчик, военный, переводчик-полиглот, геодезист, член-учредитель Русского Географического общества. Вронченко прожил мало, всего 52 года и, умирая, до последних дней работал над шлифовкой монолога "To be or not to be". Надо сказать, что Вронченко перевел и "Макбет", но, поскольку там речь шла о цареубийстве, пьеса так и не была поставлена.
До Вронченко "Гамлет" тоже был по-русски, но переводы выполнялись не с английского, а с французского. Такой переделкой была пьеса Сумарокова в 1748 г. И она шла какое-то время. До тех пор, пока это не стало неприличным намеком на венценосных особ: Екатерина ─ и Павел Петрович. Через 60 лет снова вышла французская переделка, автор ─ Дюсис, переводчик ─ Степан Висковатов. Эта версия и шла на сцене. И заслуженно считалась второсортной.
"— А я хочу дать в свой бенефис «Гамлета», — сказал Мочалов. При этих словах Щепкин быстро вскочил, точно его сдёрнуло со стула, и начал скорее кричать, нежели говорить. — «Гамлета»? Ты хочешь дать «Гамлета»? Ты первый драматический актёр, любимец московской публики, и хочешь угостить её дюсисовской дрянью!.. Да это чёрт знает что такое! — «Да ты не кипятись, а выслушай: я хочу дать…» — начал было Мочалов, но Щепкин его не слушал; он почти бегал по сцене и кричал: «Возобновлять такую отвратительную пьесу! Да я бы этого подлеца Дюсиса повесил на первой осине! Осмелиться переделывать Шекспира! Да и ты, брат, хорош! Хочешь вытащить из театрального хлама эту мерзость — стыд и срам!» — «Да я хочу дать другого «Гамлета»!» — почти прокричал Мочалов. — «Другого?» — спросил Щепкин, остановясь. «Да, другого, — перевёл с английского Полевой». — «Ты так бы и сказал», — проговорил Щепкин, садясь на прежнее место. — «Я и хотел сказать, да ты ничего не слушал». — «Ты пьесу читал?» — «Нет, Полевой пригласил меня к себе и читал сам. Вещь превосходная! и слог такой лёгкий, разговорный…" (из воспоминаний режиссера С.П. Соловьева).
Новый, переведенный с английского языка "Гамлет" увидел лишь в 1837 году. И это был перевод Николая Полевого, издателя "Московского Телеграфа".
Мы, живущие сейчас, знающие переводы Пастернака и Лозинского, конечно, не можем себе представить, чтобы в этом переводе пьеса шла на сцене. Там много корявостей. Есть сокращения, вольные вставки. Забегая вперед, скажу, что этот перевод ─ и конкурирующий с ним перевод Кронеберга (его любил Набоков) ─ продержались на русской сцене почти сто лет.
Что было потом ─ другая история, сейчас у нас три десятка переводов, одни хороши для чтения, другие для сцены, и качество разное. Быть первым ─ трудно.
Белинский кого только не ругал. Полевому тоже досталось: "Хотя "Гамлет" только перевод г. Полевого, но и его можно счесть за сочинение, ибо сущность всякого произведения составляет его дух, а в переведенном г-м Полевым "Гамлете" Шекспира ─ нет нисколько шекспировского духа: переводчик заменил его собственным своим. (...) Многие считают это отношение весьма похожим на отношение пародии к оригиналу..." Или: "Что касается до "Гамлета", то достоинство его как перевода вполне оценено великим знатоком Шекспира, покойным профессором Харьковского университета И.Я. Кронебергом и, в другой статье, сыном его, А.И. Кронебергом. Но нет худа без добра: из перевода вышло сочинение г. Полевого, и это послужило к успеху пьесы на нашей сцепе, где Шекспир так, как он есть (не обсахаренный и не рассыропленный), еще недоступен. Но зато некоторые потому только и прочли превосходный перевод "Гамлета" г. Вронченко и поняли его, что видели на сцене "Гамлета" г. Полевого... И то заслуга!"
Куда проще сейчас, когда страсти остыли. Можно смотреть просто на переводческий метод и отвечать на вопрос: а почему именно так? Что приводит не просто к переводу, а к жанровой трансформации, как пишет исследовательница Л. Артемьева, "из драмы в мелодраму"? Ссылка на статью будет в комментариях.
Я смотрю сейчас сразу на сцену безумия Офелии и вот что вижу. Это же сложная задача ─ выполнить перевод так, чтобы тексты песен были стилистически проще монологов. У Полевого Офелия поет, в частности, такой текст, который невозможно назвать шедевральным при всем желании:
Милый друг! С рассветом ясным
Я пришла к тебе тайком.
Валентином будь прекрасным,
Выглянь ─ здесь я, под окном.
Он поспешно одевался,
Тихо двери растворил,
Быть ей верным страшно клялся,
Обманул ─ и разлюбил!
Другу девица сказала:
"Ты все клятвы изменил!
Я тебя не забывала,
Ты за что меня забыл?"
Друг с усмешкой отвечает:
"Клятв моих я не забыл -
Разве девица не знает -
Я шутил, ведь я шутил!"
Этот текст Варламов кладёт на драматическую музыку, где есть и тревожные речитативы, и ариозные вставки. Мне думается, что вот это сочетание простонародного, песенного, романсового, избитого ─ и патетико-драматического ─ дает именно эффект безумия для слушателя того времени. Полная разорванность сознания: песенный метр, песенная лексика ─ и патетика.

***
Варламов, как я уже писала, начал блистательную европейскую карьеру. В Гааге он служил как регент и учитель певчих, но был он еще и представлен ко двору великой княгини Анны Павловны, вышедшей замуж за принца Вильгельма Оранского.
Варламов рано и неудачно женился. Жена, Анна Пахомовна Шматкова, с которой он познакомился в посольских кругах, оказалась вздорной, неуживчивой и, по сути, жизнь с ней закрыла Варламову пути к серьёзным занятиям музыкой. Жена была легкомысленна, требовала от него роскошной жизни и денег. В какой-то момент пришлось оставить Европу и вернуться в Петербург.
А там уже не было его учителя Бортнянского. Он умер в 1825 году. С трудом Варламов добился места в театральной школе, учил военных полковых певчих. Пробовал писать духовную музыку, чтобы вернуться в Капеллу. Всё рушилось.
И вот Варламов получает приглашение работать в Москве для Малого театра. Переезжает туда. Это было то место, где так недолго блистал Алябьев. Если мы посмотрим репертуарные списки, то увидим, что после того, как Алябьев был сослан в Тобольск, его музыка постепенно стала сходить со сцены. В последний раз упоминается спектакль с его музыкой в сезоне 1829/30 (водевиль "Муж и жена", также там была музыка Ф. Шольца и А. Верстовского). Первая же музыкальная постановка с музыкой Варламова появляется в 1834 году.
Стоп, минуточку. Давайте оглянемся. Человеку уже тридцать, за тридцать. Что у него в багаже? Огромный вокально-педагогический опыт (учитывая, что Бортнянский учился в Италии, то опыт самый что ни на есть самонаилучший). Блистательное владение несколькими инструментами. То-есть, в основном практика. К этому времени композиторская сторона Варламова еще не была актуализирована. Несколько романсов, несколько духовных сочинений. Тридцать лет ─ это и сейчас "поздний старт" для композитора. А с учетом прежней продолжительности жизни и раннего взросления ─ тем более.
Театральная среда, в которой оказался Варламов, оказалась плодотворной для него, как композитора и дирижера ─ и для актеров, многих из которых он учил петь. Переехав в Москву, композитор буквально оброс друзьями. Его очень любили и актеры, и драматурги, и музыканты. К тому времени "Красный сарафан" Варламова пели уже все. Очень любил этот романс и Пушкин. Вот что пишет А.О. Смирнова-Россет:
«Он [Пушкин] спросил меня: прислал ли мне его друг Нащокин те романсы, которые мы должны были пустить в ход? Он попросил баронессу Клебек спеть «Красный сарафан»... Пушкин очень любит этот романс.
– Он, конечно, напоминает тебе Тригорское?.. — спросил Жуковский.
– Нисколько,— ответил Пушкин. – Он напоминает мне один вечер в Москве, где была и моя жена; я уже был влюблён, и мне очень хотелось сказать ей: «Не говорите вашей матушке того, что говорит в этом романсе девушка своей матери, потому что, если вы не выйдете за меня, я уйду в святогорские монахи, не буду писать стихов, и русские хрестоматии много потеряют от этого...»
"Красный сарафан" Варламова и "Соловей" Алябьева были в числе романсов, известных по всей Европе. И в те времена, и намного позднее ─ вплоть до упоминания в "Конце главы" Голсуорси.
А вот про Марию Дмитриевну Львову-Синецкую, которой посвящен этот романс ─ чуть погодя.

***

Что может чувствовать 9-летний мальчик, оторванный от семьи и отданный, как тогда говорили "малолетним певчим" в певческую капеллу? Как они жили, маленькие певчие?
Варламов уже умел играть на скрипке, и играл он народные песни, которые любил. За что его и дразнили мальчишки, мол, какое ты балаганное играешь. 😉
На скрипке научился играть сам. Как и на гитаре. Как и на фортепиано. Как и на виолончели.

***
"Каждое голосовое выражение есть живой звук, которого вещественная причина — воздух, побудительная причина — гортань, а цель — потребность души отразиться в звуке." ─ так написал в своей "Школе пения" Варламов, а лучше и не скажешь. Да разве сейчас так учат.

***
В нашем концерте прозвучит песня Офелии, написанная Варламовым для постановки в Малом театре.
О музыке я не буду ─ ее надо слушать, что зря слова тратить. :)
А вот об исполнительнице роли Офелии я расскажу.
Это была Прасковья Ивановна Орлова.
Роль Офелии была предложена ей П. Мочаловым (собственно, и мысль о постановке "Гамлета" в переводе Полевого была его ─ и, надо сказать, Гамлет в исполнении Мочалова, по свидетельствам очевидцев ─ это было что-то незабываемое).
Сколь невесома музыка, еще невесомее и недолговечнее актерское мастерство.
"Я не увижу знаменитой Федры".
Мы никогда не услышим голоса двадцатипятилетней Прасковьи Орловой.
Но вот ее портрет, и ─ видите? ─ медали.
Нет, это не за игру в театре.
Орлова была сестрой милосердия во время осады Севастополя и получила медаль "За храбрость".
Прожила она долго, 84 года. Большую сцену оставила сразу после того, как побывала на войне. Было ей 45 лет.
Актриса, блиставшая в Москве, Петербурге, Одессе, Киеве переехала в Осташков ─ ее муж был там городским головой ─ и посвятила себя благотворительности и просветительству, основав там театр и став наставницей для провинциальных актеров.
Она была необыкновенной, живой, счастливой, яркой.
С мыслями о ней я и буду петь "Офелию" Варламова. Буду волноваться.

***

Привычка изучать историю музыки по вершинам приводит к разрыву многих связей.
Вот такая связь: Варламов был учеником Бортнянского. Из его воспоминаний можно заключить, что учителем он был превосходным. Именно учителем пения! Бортнянский был деликатен, ласков с учениками, добр, розги не практиковал. Это же дети. ) А Бортнянскому шел к тому времени седьмой десяток. В капеллу он сам когда-то попал маленьким мальчиком, семилеткой. Варламов считал его совсем древним стариком и удивлялся, как тот может повторить дискантовую фразу в детской тесситуре.
Вот мы сейчас поём ирмосы Великого канона Бортнянского. Меня так греет мысль о том, что когда-то маленький Саша Варламов пел дискантом то же самое. Более 200 лет назад.

***
Хочу признаться, что название нашего цикла придумывала не я. Ну, так получилось, что надо было назвать "общо", ну, как-то и назвали. А теперь "Мир русского романса", "Мир Александра Варламова" звучит прямо как "Мир увлечений", "Мир кино" и даже "Мир чулок". Я прямо глубоко раскаиваюсь в этом.
Если бы я давала названия этим концертам, то концерт Варламова назывался бы "Утешение горестному сердцу".
Ведь Варламов ─ это зрячесть и мужество, преодоление и восторг. В нем много грусти ─ честной, глубокой, настоящей, в преодолении которой ─ подлинный катарсис.
Алябьев ─ яркость, глубина, жизнь динамизм, свобода.
Гурилев ─ легкость, ясность, грусть, хрупкость, тепло.
Варламов ─ плотность, подлинность, зрячесть, сердечный огонь, воля.
Чуть больше пяти лет назад я познакомилась с Сергеем Старостиным, побывав на его лекции о традиционной русской музыкальной культуре в ВШЭ. До сих пор помню сказанное Сергеем Николаевичем: "Петь те песни, с которыми будешь умирать".
Варламов писал как раз такое, с чем хочется и жить, и умирать. В некоторых романсах Варламова столько боли и одновременно ее утоления, сколько не бывает, кажется, ни у кого.
«Юные младенческие лета наши улетели. Где они? Остались только сладостные воспоминания, осталось одно тщетное, горестное сожаление. Но мы еще в цветущих летах, наша весна во всем еще пышном блеске своем, наши сердца еще пламенны, еще не охладели к ощущению истинных чистых радостей ─ мы можем еще пользоваться жизнью, которая уже расцвела для нас! Не будем терять времени, положим основание будущему своему счастию и укрепимся мужеством и силою против бед, которые скоро, может быть, на нас обрушатся. Пролетит сие время, невозвратимое, драгоценное, пролетит, как легкий, быстрый сон, и мы пробудимся, и может быть, пожалеем о милых мечтах своих! Ах, где будем тогда искать утешения, когда огнь эфирный, огнь чувств погаснет в утомленной груди нашей! Напрасно будем мы простирать объятия к прошедшему ─ его не возвратим никогда, никогда! Наступит время зимы нашей, льдяная рука лет сожмет пламенное наше сердце, и мир, в котором находим мы столь наслаждений, покроется для нас туманным покровом, обнажится, и унылая душа наша не найдет в нем никакой для себя пищи. Тогда мысль ужасная, горестная о скором разрушении заступит место привлекательных мечтаний, в цветущей природе увидит взор наш зияющую могилу.
Друзья мои, друзья мои, все проходит ─ все скоро, быстро проходит ─ но сии быстрые минуты могут быть для нас счастливы. Этот мир, на котором жизнь наша мелькнет подобно тени, может быть для нас чертогом наслаждений, ─ поклянемся на жертвеннике любви любить пламенно и страстно, подадим друг другу руку, и пусть вихрь времени влечет нас, куда хочет».
Это фрагмент любимого мною текста ("О счастии").
Написал его 18-летний Василий Андреевич Жуковский в 1801 году. В год рождения Варламова. Удивительная вещь, такие улыбки судьбы, которые видишь через двести лет.
Нажав на ссылку, вы сможете услышать романс "Молитва" Варламова на стихи Лермонтова в моем исполнении. За фортепиано ─ Dasha Vorontsova. Мы исполнили его на вечере памяти Маши Крайновой, Maria Kraynova, и выбрала я среди всей музыки именно его. Воистину, с такими песнями ─ и жить, и умирать.
https://soundcloud.com/maria-batova-696409861/varlamov-molitva


1